Остров АзерАиды [Азер и Аида. Сотвори себе остров - Гюльшан Лятифхан

пыткой, хотя Дильбер старалась изо всех сил, изображая из себя радушную хозяйку, но я-то понимала, что это делалось с целью произвести хорошее впечатление на меня и, главное, на бабушку Ругию.

Как-то после ужина мы, как всегда, чинно устроились перед телевизором, пытаясь заглушить передачами с голубого экрана чувство неловкости, установившееся в семье с появлением Дильбер. А по телевизору передавали трансляцию исторического поединка – матча двух гроссмейстеров – чемпиона мира Гарри Каспарова, бывшего бакинца, наполовину армянина и тринадцатилетнего чемпиона мира, тоже бакинца, азербайджанца Теймура Раджабова.

Никогда прежде я не видела отца таким азартным: он кричал, как ребѐнок и заплакал от радости, когда наш юный Теймур победил опытного чемпиона с мировым именем. Я тоже захлопала в ладоши от счастья и радости за нашего юного и талантливого земляка. Когда корреспондент подошѐл к Гарри Каспарову взять у него интервью, Гарри, не считаясь со своим имиджем, резко крикнул на журналиста, со злостью отмахнувшись от него.

- Злишься, земляк? Так тебе и надо! – с неожиданным злорадством сказал папа. – Давно ты заслужил этот щелчок по носу! Надо же - родился в Баку, сформировался здесь, получил здесь путѐвку в жизнь и даже пальцем о палец не ударил, чтобы употребить своѐ влияние для урегулирования конфликта... Да здравствует же наш Теймур! Пусть это будет первым знаком в победе нашего народа над армянскими захватчиками!

Мы шумно отмечали победу молодого азербайджанского шахматиста. При этом Дильбер-ханым вела себя так тактично, что старалась даже не упоминать об армянах, но именно это и выводило меня из себя. Лучше бы она, как и все нормальные люди вокруг, плевалась бы им вслед, проклинала бы их, ну хоть каким-то образом демонстрировала своѐ отношение к той несправедливости, что они натворили! Но моя мачеха упорно молчала, хотя все телеканалы, опережая друг друга, передавали новости об ужасающем своими масштабами и жестокостью армянском терроризме, простиравшемся уже далеко за пределы Карабаха в близлежащие районы Азербайджана. Однако Дильбер продолжала упорно щадить моѐ «армянское» самолюбие, и я молча презирала еѐ за эту фальшь. Молчаливое презрение – на большее я не была способна, я не хотела откровенно огорчать отца, так старавшегося, чтобы всем было хорошо... «Лишь бы ты был счастлив, папочка, - думала я. - Я всѐ стерплю, чтобы только тебе было хорошо...»

 

Глава 36

 

Однако в ближайшее время меня постигло большое разочарование и в отце, ибо вскоре я заметила округлившийся животик миловидной Дильбер... После этого меня как будто подменили. Я не спала ночами, представляя, чем занимается мой «серьѐзный» отец со своей новой жѐнушкой. «Предатель!» - скрежетала я зубами и засыпала вся в слезах.

Вскоре родился их первенец. Дильбер ухитрилась родить мальчика, и была ужасно горда своим материнством. В больницу к ней меня не взяли, зато на седьмой день после родов, в день выписки Дильбер из роддома, я вместе с бабушкой Ругиѐй, тѐтей Фатей, тѐтей Назлы и кузинами имела счастье созерцать сморщенное личико маленького уродца, которым все безмерно восхищались, бережно передавая из рук в руки. Но я совсем не разделяла их восхищения и была раздражена тем, что в нашем доме хозяйничала теперь властная мать Дильбер – тѐтя Кюбра, которую я окрестила Коброй.

Первым младенца получила в руки бабушка Ругия. Передавая ей в руки запеленатый комочек, Кюбра-ханым, мелкокостная проворная женщина с гладко зачѐсанными назад волосами и настороженным взглядом алчных глаз, гордо произнесла:

- Возьми, бабушка, своего внука,- ведь он хочет, чтобы ты лично прошептала ему в ушко его имя вместе с традиционной молитвой.

Бабушка Ругия, светясь от восторга от встречи с новым внуком, ответила:

- Пусть молодые назовут, как хотят - я никогда не вмешивалась в решения своих детей.

Неугомонная Кобра продолжала:

- Тогда позвольте огласить волю родителей новорождѐнного, пожелавших назвать его Ибрагимом в честь дедушки по отцу!

Тѐтя Фатя, которой передали маленького уродца, расплакалась от счастья:

- Atam!*¹

Она положила на конверт с младенцем старинную золотую монету с портретом русского императора, а счастливая бабушка Ругия, надев на тонкий палец Дильбер бриллиантовое кольцо «гюль»*² с крупными камнями, прослезилась:

- Üzün ağ olsun, qızım, adı ılə böyüsün!* ³

Кобра удовлетворѐнно крякнула, гордо оглядев присутствующих. Меня она не удостоила даже взглядом, и мне оставалось наблюдать в качестве посторонней, как все сюсюкаются с папиным сыном, в то время как я – его старшая дочь, была оттеснена в сторону и забыта! Я кипела от негодования: обо мне, некогда самой любимой в этом доме, начисто забыли! А ведь это благодаря мне и согласно моей воле папа женился! Попробовала бы родить эта Дильбер, если бы я не дала согласие на их брак! Никто ведь не знает, что накануне объявления решения о женитьбе отец спросил меня:

- Доченька, ты не возражаешь против... моего решения? Аидочка, родная моя, поверь, если ты против, я никогда не женюсь! Запомни: ты для меня – это всѐ!!!

И что теперь получается? Я уже на втором плане из-за какого-то сморщенного червячка?!

Словно почувствовав моѐ настроение, бабушка Ругия позвала меня:

- Аидочка! А ты не хочешь подержать своего братика?

Все разом замолчали, устремив на меня свои любопытные взоры.

- Наша Айка так любит детей! – решила отвести от меня внимание тѐтя Фатя, пока мать Дильбер передавала мне в руки маленького человечка.

...Я спокойно вглядывалась в красное личико маленького Ибрагима, даже не пытаясь изобразить умиление, и краем уха слышала, как женщины продолжают восхищаться:

- Почти четыре кило! Настоящий Геркулес!

В этот момент малыш стал делать крошечным ротиком искательные движения. «Он хочет грудь!» – осенило меня, никогда прежде не видавшей таких маленьких детей. Я улыбнулась, и в решимости помочь исполнить желание своего крошечного братишки, подняла глаза на Дильбер, желая сообщить ей о своѐм удивительном открытии. Вдруг я заметила, как гордо возлежащая среди перин Дильбер, недовольно скосив глаза в мою сторону, кивком головы велит своей матери отобрать у меня ребѐнка. Та спешно ринулась ко мне, преисполненная желания защитить своего бесценного внука от коварной падчерицы дочери. Я чуть не задохнулась от душивших меня гнева и обиды, и почти бросила младенца на руки Кобре. Выбегая из бывшей спальни моей матери, я услышала, как тѐтя Назлы говорит:

- Еѐ тоже нужно понять. Но ничего, со временем перестанет ревновать!

«Дура!» - чуть не крикнула я ей вслед, но нашла в себе силы сдержаться.

 

1